Носороги в книжной лавке: Литературные войны 2022–2024

«Февраль/Лютий»

№ 23

Светлой памяти Таисии Шеремет

От издателя

Георгий Урушадзе

Клоуны.

Клоунов следует считать самой пострадавшей профессией. Этим словом, означающим нелегкий труд уважаемых людей [1], в российских ведомствах называют маловлиятельных, бездарных, но ретивых и жадных до государственных грантов «патриотов». Они топят за войну, поддерживают уничтожение мирного населения и выпиливание РФ из мировой экономики, а значит, и политики, и культуры.

Так что они не клоуны — но дикари, неандертальцы, верящие в бредни о мировом заговоре против бедной Рассеюшки и толкающие страну в удушающие объятия большого восточного соседа.

Действительно, комедия: полтора года диванно-культурные войска шли из уютных гостиных в бой под буквами V и Z. Мало того что буквы нескрепно-иностранные, это инициалы Владимира Зеленского. Суетиться и переименовывать свои каналы «зеды» стали только после выхода книги Дмитрия Быкова [2].

Эти лжепатриоты путают себя с родиной. Между тем то, что хорошо им, для страны — погибель.

У них есть своя боль. Об этой боли они кричат: им дают мало денег, не назначают на должности, их книги не покупают, их не уважают даже «свои». Никому-то они не нужны. «Зеды» постоянно заняты разборками, «имперцы» воюют с любителями «совка». А также поиском врагов и написанием доносов. На творчество времени остается немного. У единственного бестселлера, родившегося за три года в их лагере — одной из книг Прилепина, — тираж 70 тысяч. Какая мелочь по сравнению с продавшимися в России до запрета четырьмя сотнями тысяч экземпляров квир-романа «Лето в пионерском галстуке». Сборник лжепатриотической поэзии бесплатно раздавали через госуслуги — и никому он оказался не нужен. Не читают, представляете? (Для меня этот факт — один из важнейших показателей реального отношения российского населения к войне.) Они просят организовать издательство при минобороны и хоть там напечатать их книги — власть не реагирует (разрешила только наконец намутить мелкую лавочку — импринт в издательстве АСТ).

Они вообразили себя бойцами идеологического фронта, но и на этом поприще не снискали славы. Даже чес лжепатриотов по провинции вылился в скандал: им заплатили мало, деньги, оказалось, прикарманили организаторы. Они в ответ всё ищут и ищут виноватых: оказывается, система двадцать лет сражалась с патриотами, допуская на вершину «литературной пирамиды» только либералов, и продолжает это делать спустя три года после начала полномасштабной войны.

Но отсутствие значимой поддержки лжепатриотов властью не означает, что Кремль остался в стороне от этой битвы. Он действует против нас запретами — авторов и целых тем (чего стоит табуирование «международного движения ЛГБТ» — несуществующей, но при этом нежелательной организации, — и четырехмиллионные штрафы за «пропаганду»), объявляет литераторов террористами или иноагентами — в таком статусе уже десятки авторов нашего издательства — от Архангельского и Быкова до Филиппова и Яшина. Лично генпрокурор запретил в 2024 году пять книг Freedom Letters («Наследие», «Непоследние слова», «Глушь», «Спрингфилд», «Мышь»), роскомнадзор — еще больше, забанил наш сайт и сайты наших продавцов, внес нас в реестр распространителей нежелательной информации. Мы хотим еще: эти запреты значительно повышают продажи, привлекают внимание западных издательств («Мышь», например, уже издана на эстонском, чешском, французском…) и медиа (в 2024 году о Freedom Letters писали The Times, Financial Times, Newsweek и другие). В нашем издательстве нет рекламного отдела, с его обязанностями прекрасно справляются три всадника Апокалипсиса: минюст, генпрокурор и роскомнадзор.

По другую сторону этих — на первый взгляд, виртуальных, на второй — вполне реальных книжных баррикад люди с другой болью. Они покинули свою страну, начали с нуля новую жизнь, нашли силы творить и смелость бороться за мир. И задаваться вопросом о своей личной ответственности: недописали, недовоспитали? Как вообще могла случиться эта война? И что будет после ее завершения?

Больно и оставшимся. Пространство самовыражения схлопывается, отменяют выступления, цензурируют книги. Давление нарастает.

Какая боль останется в истории? Вряд ли боль неталантливых дикарей, которым недодали денег и влияния.

Наша исследовательская серия «Февраль/Лютий» фиксирует случившееся в России в XXI веке и происходящее сейчас, во время войны. В этой серии уже опубликованы книги Александра Гениса («Фашизмы»), Андрея Мовчана («От войны до войны»), Михаила Эпштейна («Перед концом истории? Грани русского антимира»), Сергея Шелина («Занимательная Россия») и другие.

Вошедшие в этот сборник тексты описывают различные стороны литературной жизни России 2022–2024 годов — очередных цинковых лет российской истории. Как сопротивляются книжные магазины, как падает издательский рынок, о чем сочиняются стихи. Некоторые эссе написаны специально для этого сборника, некоторые мы перепечатываем с разрешения первых публикаторов.

Завершит сборник взгляд из 1945 года — что было с поддержавшими нацистов писателями. Потому что об этом нам — на свежем материале — тоже придется думать.

И чем скорее, тем лучше.

От составителя

Григорий Аросев

Полномасштабная война в Украине изменила всё. Одно из ее следствий — общество и власти в РФ неожиданно обратили внимание на литературу и писателей. Раньше эта сфера считалась скорее маргинальной: ее влияние и охват были минимальными, что подтверждалось и тиражами толстых литературных журналов, и в целом небольшим интересом к современной словесности. Исключением были лишь наиболее известные авторы, которые обрели популярность преимущественно за счет журналистской или иной медийной активности.

Но после 24 февраля 2022 года выяснилось, что российские писатели, обладающие хоть каким-либо публичным авторитетом, не поддерживают «СВО» и не собираются восхвалять действия армии РФ в Украине. И молчать они тоже не собираются.

Всё это очень не понравилось властям, и они принялись запрещать: писателей, издательства, книги. Запрещать, не особо понимая, что своими псевдозапретами и навешиванием ярлыков «иноагентов» и «террористов» только прибавляют всем им популярности, просмотров и престижа. Эффект Стрейзанд в чистом виде. И это не говоря о том, что запретить книгу невозможно — если ее объявить вне закона в бумажном виде, ее будут распространять в электронном, через мессенджеры и электронную почту. Это проконтролировать невозможно.

Другие же авторы — которые исключительно в силу уровня своего таланта не могли пробиться в первые, вторые и даже третьи ряды, — вдруг почувствовали, что могут выйти на передний план. Что перед ними открылось то самое окно возможностей, которое раньше было наглухо задраено (как они сами думают, из-за либерального «заговора»). И с февраля 22-го такие писатели и писательницы пытаются занять место уехавших и запрещенных. Но получается у них это крайне скверно — не хватает ни таланта, ни реноме, ни вдохновения.

Впрочем, кое в чем они действительно преуспевают: в восхвалении своих и в доносах и оскорблениях в адрес коллег, стоящих по иную сторону буквы «зет». С этим тоскующие по успеху писатели справляются отлично.

Со всем же прочим у них получается не очень. Печатают их крайне неохотно, хотя издательствам тоже не позавидуешь — штрафы и иные меры могут накладываться за что угодно. За последние двадцать лет в России было издано очень много книг, и в них при желании — а стремление к стукачеству в стране огромное — что-то найти можно у любого. Поэтому издатели вынуждены лавировать и маневрировать. Пара мелких издательств все-таки сотрудничают с лжепатриотическими литераторами и пытаются делать на них бизнес. Но «киты» индустрии зет-авторов берут очень редко.

Сами эти писатели в глубине души всё про себя понимают и как-то пытаются изменить ситуацию: стучат, изрыгают проклятия, а также обращаются к властям, требуя возродить «Воениздат», который публиковал бы — конечно, за госсчет — их творения, воспевающие войну и нынешнее руководство РФ.

Хотя на это можно посмотреть и немного иначе: пусть лучше они создадут «Воениздат» и штампуют там свои книги, чем тратят эти деньги на войну. Да, деревья, которые пойдут на бумагу для этих книг, жаль, но гибнущих людей жаль куда сильнее.

Такие писатели (и издатели) считают себя служителями российской системы, а это смерть для литератора. Ценность подлинного автора в том, что он работает только по своему заказу, только в соответствии со своими ценностями, а работа на пропаганду — гибель. Но нынешние зет-литераторы боятся своих мыслей, и нового они не создадут. Они пешком бредут за плетущимся обозом, на котором кто-то давно написал «слава и деньги», но на самом деле эти слова уже стерты и везет этот обоз уже только ржавые пулеметы.

В этой книге мы рассказываем, как изменился российский литературный мир — писательский, читательский, издательский, библиотечный. Книга стремится зафиксировать происходящее, стать документальным свидетельством случившегося с нами. И очень важно, чтобы это было написано изнутри, из середины процесса, из центра циклона, а не тридцать-сорок лет спустя.

Сборник называется «Носороги в книжной лавке». Почему так? С одной стороны, носорог — очень сильное, но крайне неповоротливое животное. Плюс, конечно, это намек на слона в посудной лавке. С другой стороны — это поклон Эжену Ионеско и его пьесе «Носороги», в которой люди под влиянием нацистской идеологии превращаются в слепых, ничего не воспринимающих опасных носорогов.

Нынешняя война всколыхнула огромный интерес к людям, которые умеют по-настоящему думать и писать. Талантливые люди пишут, они перестали молчать. И на наших глазах возникает новая волна великой литературы на русском языке, и эта литература — антивоенная.

Специальная антикультурная операция.

Чем нынешняя борьба с культурой отличается от советской [3]

Глеб Морев

Заход России в штопор большой войны после 24 февраля 2022 года вызвал серьезный общественный протест, ставший заметным прежде всего из-за позиции публичных фигур, не в последнюю очередь видных деятелей культуры — от Аллы Пугачевой до Земфиры и от Людмилы Улицкой до Дмитрия Крымова. Стало ясно, что репрессивность режима — в том числе по отношению к оппозиционной интеллигенции — неизбежно будет расти именно потому, что ее протест делает существующие разногласия общества с властью более заметными и ободряет менее известных несогласных.

Многие по этому поводу задались вопросом, насколько новая итерация государственных репрессий будет напоминать не столь давний советский опыт. Ведь не только для интеллигенции, но и для нынешних держателей власти в России тот опыт стал формирующим. Насколько режим готов воспроизвести советские формы в новой исторической реальности или, напротив, постарается этого избежать?

Предыдущий раунд

При всём очевидном сходстве сегодняшняя реальность гонений на культуру демонстрирует существенные отличия от периода СССР. Недавнее объявление в розыск Бориса Акунина, одного из самых популярных российских писателей, помогает увидеть разницу между эпохами борьбы государства и общества в России.

При всей безжалостности большевистского отношения к сколь-нибудь независимой от их власти культуре трудно представить, чтобы в 1920-е и 1930-е годы, не говоря про послевоенное время, советская власть объявляла бы в розыск писателей-эмигрантов с резко выраженной антисоветской позицией: Бунина, Гиппиус, Ходасевича или Набокова.

Трудно вообразить себе новость: «Прокуратура СССР объявила в розыск Д. C. Мережковского, ранее объявленного иностранным агентом и террористом». От такой воображаемой новости несет фарсовостью, стилистическим комизмом, который неприложим к серьезной властной инстанции.

Исторический ракурс хорошо высвечивает всю абсурдность политических формулировок применительно к деятелям культуры. Большевиков трудно заподозрить в культурной терпимости, но приходится признать, что какое-то представление о разумных границах государственной власти и ее компетенции в отношениях с культурой у них было.

Разумеется, появись Мережковский в СССР, он был бы арестован под каким-нибудь формальным предлогом прямо на границе. Но вот заранее использовать бюрократическую машину и ее язык для персональной борьбы с идейным врагом без оружия в руках советская власть избегала.

Нынешняя война российского государства и оппозиционной ему культуры происходит на фоне тотального поражения этого самого государства в аналогичной войне, длившейся с 1917 года до середины 1980-х. Последние годы существования советской власти были посвящены бесконечному покаянию перед деятелями культуры, от этой же власти пострадавшими.

Те, кто дожил до этих лет, возвращались в страну и к российской жизни как абсолютные победители. Процесс государственной реабилитации включал в себя и возвращение отнятого у художников гражданства, и публикацию текстов, и ретроспективы кино- и просто картин, и гастроли на лучших сценах. Государство демонстративно, открыто расписывалось в своем поражении в противостоянии с идейными оппонентами.

Трудно представить, что Путин и его сверстники во власти не помнят этот опыт. Что же заставляет их наступать на те же самые грабли, но с еще бóльшим, явно избыточным усердием?

Ответ на этот вопрос изнутри «либерального» понимания социокультурной реальности кажется слишком простым. Полученное из такой перспективы объяснение сводится к квалификации находящихся у власти субъектов как «неадекватных». Однако при всей выразительности такое допущение представляется малопродуктивным для понимания происходящего.

Логично предположить, что люди, заставляющие государственную машину работать таким пародийным образом, обладают какой-то иной картиной мира, чем те, кого их действия приводят в граничащее с комизмом изумление. Иной иерархией ценностей, иным ви́дением истории.

С либеральной точки зрения это видение будет ущербным, не способным учесть исторический опыт, сделать необходимые выводы и так далее. Но лишь признание существования кардинально иного представления о мире у операторов госмашины — и реконструкция этого представления — может способствовать адекватному анализу ситуации и прогнозам ее развития.

Селекция «в моменте»

Возьмем для примера недавнее сообщение: в Кисловодске со стены хореографического училища снимают